Гудит над Вишерой-рекой гудок бумажного комбината, а в маленькой избушке, что в Ба-харях, бабка Дарья сказывала под мерное потрескивание лучины и журчание веретена ребятишкам, раскрывшим от удивления рты, старую бывальщину. "Мне ишо бабка моя говаривала, что в незапамятные времена, много было лихого люда на Вишерской дороге. Да и как ему не быть, дорога-то государева. По ней соболиная казна из Сибири в Москву ежегод хаживала. Гостей-купцов тоже лихие людишки потрошили, что твоих рябков. Бывало, кого до нитки оберут, в одном исподнем и отпустят смеху ради. Только воровано-то богачество не в радость. То проиграют, то пропьют. Одно слово - лихие люди.
Не раз миряне собирались очистить дорогу от разбойников, да те всякий случай уходили от погони по одним им известным тропам, по таежным чащобам, да болотам. Прослышал как-то народ, что есть богатырь. Полюдом его звать. Спуску он разбойному люду никакого не давал. Попади ему в руки разбойник - живу не быть, за все чудачества, да веселую жисть приходилось ответ держать. Решили тогда миряне позвать По-люда на охрану Вишерской дороги. Упрашивать себя он долго не заставил, собрал, что было, и поселился в пещере на горе. Ее со всякого места с реки не видать, то одним боком, то другим. Вот как только заслышит Полюд крик да брань на реке, так сразу туда и поспешат. Часто, бывало, только нагонит он разбойничью ватагу, а ее и след простыл. Долго думал Полюд, как ему с разбойничьим людом совладать, и придумал.
Cказался, что, мол, занемог богатырь. Слух с быстротой ветра облетел окрест, и разбойнички на реке зашевелились. В то время дел к концу лета шло. Торговые гости торопились до ледостава домой добраться, ну уж на худой случай до Чердыни. Там под воеводской защитой можно было и перезимовать, а то и зимником домой вернуться. Караван собрали большущий, ну и поплыли. А лихие-то люди их уж и поджидают у Чертовых-то пальцев. Как только подошли насады к пальцам-то, раздался свист на всю округу. Налетели разбойники на торговых людей, глазом моргнуть не успели, как полегли все на караване. Довольны разбойнички, куш отхватили небывалый, рады-радешеньки от такой добычи. Да тут вдруг вековая ель с берега-то и рухни поперек реки, а место-то там узкое. Разбойный люд высыпал с насадов, затор-то разобрать надо, вот тут Полюд и вышел из своей сторонки.
В руках у него не то дубина, не то бревно. Охаживал он лихих людишек, пока не заметил, что уж и нет никого. Многие замертво лежали от его ударов, а кто-то, может быть, и сбежал. Как знать? Меня-то там не было. Вот так и очистили государеву дорогу от разбойничков. А у Полюда опять голова болит, что с добром-то делать. Привел он тогда насады к нашей деревне. Да деревни-то ишо и не было, так избушка стояла.
Стал он богачество все к себе в пещеру носить. День носил, два, на третий день только к вечеру и управился. Пошел он напиться, глянул в реку-то, а на него уж не богатырь, а седой старик смотрит. Да, состарился Полюд, пора на покой. Вспомнил тут Полюд, что еще мальчонкой блудил он по лесу, да наткнулся на землянку в лесу. Вышла из нее старуха, вся седая, волосы не чесаны, в седых лохмах травинки засохли. И говорит она ему: "Не помрешь ты своей смертью угланчик, как старость придет, окаменеешь". Старая колдунья пермянкой была, знала жисть многих наперед.
Умылся Полюд и пошел к себе в пещеру. Вход камнем прикрыл, сам на каменную постель хотел лечь. Справа от нее стоит сундук с золотом, слева с серебром, а в головах мягкая рухлядь навалена. Взял Полюд большую чашку и ложку, что твой половник. Только сел он на кровать, чувствует, как ноги его каменеют. Глазом не успел моргнуть богатырь, как весь окаменел.
Много народу с тех пор искали путь дорогу к Полюдовой пещере. Да видно, с недобрым сердцем шли люди отыскивать то место. Другие старики говорят ишо, что не только вход покажет, где богачество схоронено. Когда в пещору-то зайдешь, ни золота не серебра не увидишь. Кругом одни камни, а вот у Полюда в руках чашка с похлебкой. Только тогда, когда из чашки все выхлебаешь, то камни справа станут золотом, слева - серебром, а в головах на постели куча рухляди - расколдуется Полюд. Но свершиться это в тяжелые, тяжелые времена".
Ребятишки заерщали на печи, начали шушукаться. Вот, мол, настал час. Жить-то уж больно тяжело. А бабка Дарья, не замечая эту мышиную возню, продолжала: "Тяжелые нынче времена, храмы Божьи рушат, закрывают, со святых икон оклады сдирают, в храмах бесовские пляски ведут. Слыхала я днесь, надумали в Чердыни закрыть собор. Ну, тот, что на площади то/стоит. Строен был в честь Святого Воскресенья Господня. А там и утварь святая и иконы святые. Люди прознали про то злодейство, да тайком ночью погрузили все на три подводы, да и увезли к Полюдовой горе. Пещора-то, говорят; сама им отворилась а в пещоре - свет.
Схоронили люди в пещоре святые иконы, дорогую утварь соборную и вышли. Пещора-то и закрылась. На другой день искали вход, не нашли, хотели еще из Богословского храма иконы сохранить, не успели. Разграбили уж.
Не знаю, родимые, сколи времени пройдет, когда Полюд даст знать, что пришло время за богачеством к нему идтить. Я-то уж не доживу, а вот ваши внуки-правнуки, может, и доживут.
Гора Полюд в Пермском крае - это и есть окаменевший богатырь.
Автор: Игорь Яковлев
Главная
